(Из будущей книги «Прохор в отражённом мире»)
Говорила бабушка: «Не сиди перед зеркалом ночью, в отражённый мир попадёшь», но Прохор давно об этом забыл.
С утра по дому разлился запах пирогов. Варвара настряпала. Прохор довольно водил носом, спрятавшись в углу за печкой.
— И что моя радость наготовила? — раздался басовитый голос Степана.
— Пироги для моего любимого, — ответила Варвара, и вся порозовела, когда Степан, обняв, поцеловал её в щёку.
— А Маришка где?
— Да вон, — Варвара кивнула на окно, — корову доила.
— Папа! — завизжала с порога Маришка. — Ты когда же из города вернулся? Я все глаза проглядела.
— Ночью, милая, — ответил Степан, сгребая дочь в охапку, — спала ты уже, а вот и подарочек тебе.
Степан вытащил свёрток, и протянул Маришке зеркало. Прохор аж высунулся из-за печки, да Мурка на него шикнула.
— Куда? — зашипела кошка. — Увидят тебя, худо будет.
Прохор юркнул обратно, но блестящее зеркальце с резной ручкой не шло из головы. Вечером, когда Маришка уснула, он забрался на окно и подставил звёздам сияющее стёклышко. Были звёзды в небе, а стали совсем близко. У Прохора на ладони.
Вскоре его так потянуло в сон, что домовой свернулся калачиком прямо на окне и уснул, только успев заметить, как рядом шевельнулся белый Муркин хвост, и в зеркале метнулась какая-то тень.
Проснулся на рассвете, принюхался, но уловил лишь запах пыли, соскочил с окна и бегом в горницу. Ни пирогов, ни Варвары. Печь холодная. На столе грязная посуда с вечера.
Прохор глаза протёр. Чего только спросонок не померещится. А как протёр, так и ужаснулся. В углу за печкой паутина. Сколько же он проспал, что здесь всё пылью и паутиной заросло? Посмотрел на часы. Стоят. Вот тебе раз! Смахнул паутину веником, пригрозил пальцем невидимому пауку, а услышав тяжелые шаги, спрятался и притих.
— Варька! – голос Степана вроде и обычный, да только он ни в жизнь таким тоном жену не звал.
— Разорался-то чего, иду, — в ответ раздался голос Варвары, заспанный и ленивый.
— Самовар поставь.
Половицы жалобно стонали под ногами Варвары. Дверь болталась на петлях, и когда Степан распахнул её и вышел в сени, от скрипа у Прохора защипало в глазах.
Улучшив момент, пока Варвара отправилась с ведром за водой, Прохор взбежал по лестнице наверх, там — в окошко, на руках повис и спрыгнул на задний двор, прокрался до угла.
Огляделся. Вроде бы и родной Старобыт, да всё не то. Из зарослей крапивы выглядывала покосившаяся баня. Ставни на окнах домов облупились. А кругом тишина, будто вся деревня спит. Петухи не кричат, коровы не мычат.
— Сколько лет живу, а домового первый раз вижу, — услышал Прохор за спиной. Обернулся – кошка. Прям как Мурка, только чёрная от ушей до кончика хвоста.
— Ты кто?
— Мурка, — ответила кошка, — для тебя Котофеевна. Хотя соседки поговаривали, что давно-давно бывал в наших краях домовой, но нездешний он был, а тамошний.
— Тамошний?
Кошка головой покачала.
— Вроде как сквозь окно пришёл, но надолго не задержался.
— А как же он ушёл? — заинтересовался Прохор.
«Уж не в отражённом ли я мире?»
— Не знаю, — мяукнула Котофеевна, — как пришёл, видимо, так и ушёл.
— Где тут зеркало у вас имеется? Мне домой надо. Без домового всё хозяйство встанет.
Мурка по-кошачьи мягко засмеялась.
— А что ж ты делаешь на хозяйстве-то?
— За порядком слежу. Смотрю, чтобы хозяева дом в чистоте держали, и себя, и жизнь свою, а если нужно, то и помочь могу. Ну, что насчёт зеркала, Котофеевна?
— Уу, — замурлыкала кошка, помахивая хвостом. – Отродясь их здесь не водилось. Ты на людей-то погляди, только в зеркала и смотреться.
Прохор вздохнул.
— Как же мне обратно? — он шмыгнул носом. – Я же через зеркало к вам попал.
— К пруду иди. Вода в нём чёрная-чёрная. Как в зеркале себя увидеть можно. Пойдём провожу, — кошка встряхнулась и пошагала по пыльной тропе.
Над прудом на валуне, сидела девчонка, и Прохор, притаившись в кустах, мог бы принять её за Маришку. Уж больно похожа была на лицо, правда, чумазая. А вместо толстой косы обрезанные волосы торчали во все стороны. И если Маришка носила красный сарафан и бусы, то на этой девчонке была замызганная рубашка и короткие штаны, из которых выглядывали загорелые ноги. Девчонка мочила их в пруду, а большие чёрные глаза смотрели на воду с грустью, от которой у Прохора сжалось внутри.
— Да вижу я тебя, что прячешься, — сказала вдруг девчонка, и Прохор чуть не свалился в крапиву.
— А если видишь, отчего не убегаешь? – выпрямившись и выходя к пруду, спросил он.
Девчонка хмыкнула.
— Стану я от всяких сопляков бегать, — с этими словами она подобрала с земли камень и взвесила его на ладони.
Прохор вспыхнул до самых ушей. Так его ещё никто не оскорблял за все его десять с хвостиком домовёновских лет.
— Я Прохор, вообще-то. А тебя как звать?
— Маринка, — сказал девчонка, не глядя на него.
— Доброго дня тебе, Маринка, — он опустился на колени у воды. Всмотрелся в своё отражение. Пригладил рыжую чёлку. Снова всмотрелся. Уже каждую веснушку разглядел, но ничего не происходило.
— А что делать-то? Не работает, — обратился он к Мурке, которая сидела тут же рядом и вылизывала шерсть.
— Ты с кем это? – заметила Маринка.
— С Котофеевной, — кивнул на кошку Прохор и надулся. Вариант с прудом провалился.
— С чего ты взял, что она Котофеевна?
— Она так сказала, — вздохнул домовой.
— Ты смешной, — произнесла Маринка, хотя даже не улыбнулась при этом. – Потерял-то чего?
— Выход потерял. Я сюда через зеркало пришёл, а обратной дороги нет.
— Тебе зеркало надо? Так бы сразу и сказал, держи, — девчонка полезла в карман и швырнула на траву небольшое круглое зеркальце в деревянной оправе.
— Ух ты! Спасибо. Где взяла?
— У Глашки на ножик выменяла, — фыркнула Маринка, будто не очень-то была довольна этим обменом.
Прохор сел поудобнее. В зеркале отразилось солнце и стало больно глазам. Тогда он повернул его так, чтобы видеть в нём Маринку. Она по-прежнему болтала ногами и с грустью смотрела в чёрную воду.
В зеркале мелькнула тень.
Прохор зажмурился, и прежде, чем открыть глаза, учуял аромат жареных блинов.
«Хорошо дома», — прошептал он, но вспомнил грустные глаза Маринки и подумал, как она там, в отражённом мире.